Книги, похожие на «Николай Гарин-Михайловский, Встреча»

Драматическое произведения великого русского писателя.Впервые напечатано в «Сборнике товарищества „Знание“ за 1905 год», книга седьмая, СПб. 1905, и отдельным изданием в Штутгарте.Пьеса впервые была представлена на сцене театра В.Ф.Комиссаржевской, в Петербурге, 12 октября 1905 г. Как свидетельствует запись в книге режиссёрского управления, спектакль прошёл с большим подъёмом. В Московском Художественном театре первое представление пьесы состоялось 24 октября 1905 г.Пьеса «Дети солнца» входила во все собрания сочинений. Начиная с 1907 г., она получила подзаголовок «Сцены».Печатается по тексту, подготовленному автором для штутгартского издания, с учётом всех поправок, внесённых М.Горьким во вторую машинописную копию.

Характеризуя особую значимость темы «чужого хлеба» в условиях русской крепостнической действительности, Л. М. Лотман в своей книге о драматургии сороковых-пятидесятых годов убедительно показала, что «трагедия зависимой личности, задавленной нуждой и бесправием», сочетается в пьесах Тургенева, особенно в «Нахлебнике», «с сатирическим обличением ложной просвещенности, помещичьего произвола, лицемерно скрытого за внешне гуманными формами современного европейского быта».

«Мы остановились в самом центре марсельского порта, и даже сама наша гостиница носила название «Hotel du port». Это мрачное, узкое, страшно высокое здание, с каменными узкими винтовыми лестницами, ступени которых угнулись посредине, стоптанные миллионами ног. На этих лестницах, даже среди дня, так темно, что приходится подниматься наверх со свечкой. Посетителями гостиницы бывают по большой части матросы, штурманы и боцманы, кажется, всех флагов и всех наций мира…»

«Этот рассказ, который я сейчас попробую передать, был как-то рассказан в небольшом обществе одним знаменитым адвокатом. Имя его, конечно, известно всей грамотной России. По некоторым причинам я, однако, не могу и не хочу назвать его фамилии, но вот его приблизительный портрет: высокий рост, низкий и очень широкий лоб, как у Рубинштейна; бритое, точно у актера, лицо, но ни за актера, ни за лакея его никто не осмелился бы принять; седеющая грива, львиная голова, настоящий рот оратора, – рупор, самой природой как будто бы созданный для страстных, потрясающих слов…»