Книги, похожие на «Милла Генрих, Время, в котором меня нет»

Самое сложное для богатырей, оказывается, — не одержать, а удержать победу. Потому что вернулся наш Жихарь после дальнего похода против олицетворения мирового зла — Мироеда, прогнал прочь князя Жупела Кипящую серу, да и засел в кабаке победу обмывать. А поскольку желающих выпить чарку-другую с храбрецом, почти уже многоборским князем, было очень много, то победный пирок, мягко говоря, подзатянулся. Да так, что дабы рассчитаться с кабатчиком за всё съеденное-выпитое, пришлось отдать ему всю свою славу про подвиги совершённые. Вот и приходится Жихарю всё с начала начинать…

Это битва за русскую Трою, город Царицын. Стало, наконец, ясно, откуда взялись Белые. Вопреки мнению, что они пришли из глубины веков, здесь объяснено, что прилетели эти необыкновенные люди с Альфы Центавра. Более того, я даже забыл, была ли у меня раньше баба. Скорее всего, только Троянский Конь был мой друг, да и то говорят, что зря мы всё-таки взяли Царицын. Хотя на Волге сейчас хорошо. Одному в семи комнатах. Нет, а мне всё-таки лучше путевку на Альфу Центавра дайте.

Рассказ повествует о нелёгкой судьбе юноши, который стал частью большой и жестокой игры, в которой он сам станет охотником или жертвой.

«Очередь» – первая опубликованная книга Владимира Сорокина – увидела свет в 1985 году в Париже в издательстве «Синтаксис». В ней, как и в ранних рассказах автора, отчетливо видны черты грядущего эксперимента над русской прозой, в ходе которого традиционные жанры, сюжеты и персонажи подвергнутся радикальной трансформации.В романе, полностью состоящем из прямой речи, очередь – метафора человеческой жизни вообще. Деликатно, не докучая назиданиями – напротив, развлекая приключениями героев, – «Очередь» учит, что для достижения цели почти всегда нужны иные усилия, чем те, что мы прикладываем, да и цель мы никогда не видим ясно. Бесконечный разговор едва знакомых между собой людей неслучайно назван романом: каждая реплика, как в большом прозаическом нарративе, добавляет штрих к портрету эпохи и в то же время повисает в воздухе, принадлежит всем – и никому.