Книги, похожие на «Дмитрий Быков, Время изоляции, 1951–2000 гг. (сборник)»

В монографии Р. Р. Хуснулиной впервые рассматривается, как развивалась традиция Ф. М. Достоевского в английском романе ХХ века. Разными гранями своего наследия Достоевский входит в творческий мир Р. Л. Стивенсона, О. Уайльда, Д. Г. Лоуренса, В. Вулф, О. Хаксли, С. Моэма, Дж. Оруэлла, К. Уилсона, Б. Хопкинса, Э. Берджесса, Гр. Грина, А. Мердок, Дж. Фаулза.Приведенный в книге материал обогащает наши представления о проблематике и поэтике английского романа ХХ века и одновременно по-новому освещает отдельные грани творчества Достоевского.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Это книга не только одного из самых успешных в коммерческом плане авторов, т. е. наиболее издаваемого в жанре фантастики: годовые тиражи – по миллиону, но и, что не менее важно, книга человека, у которого за плечами лекции Литинститута, многолетнее общение с мастерами прозы и – опыт, опыт, опыт, знание секретных приемов писателей, позволяющих добиваться ошеломляющего успеха!Ему есть, что передать молодым авторам. И он – передает. В этой книге!

В выпуске 1`16 литературно-публицистического журнала «КЛАУЗУРА» опубликованы статьи, обзоры и рецензии по проблемам современного искусства. А также критический материал, отражающий основные тенденции в артпространстве как в России, так и за рубежом.

В этом выпуске литературно-публицистического журнала «Клаузура» собраны критические статьи и рецензии разных лет, посвященные анализу творчества как современных авторов, так и великих писателей, литераторов, чьё творчество составляет наше литературное наследие.

«О многих книгах последнего времени стоит упомянуть. Есть мнение, что наших новых писателей стало ныне влечь к большим вещам, к роману, и что это влечение – показатель некой литературной зрелости. Не знаю, в зрелости ли дело. Просто, я думаю, совершается естественное освобождение от «чеховщины». Миниатюра Чехова – целая эпоха. Это была литературная революция, – необходимая, конечно, и для общей эволюции литературы. Но теперь Чехов остался позади. Пережит, пройден, – хотя не превзойден. Тяготение к «роману», действительно, есть. Однако до сих нор чувствуется во всех новых наших романах какая-то несоответствующая легкость письма, не архитектурпость, не цельность, отсутствие формулы, а единая и ясная формула – непременное условие большой вещи. Незаконченность чувствуется; она так мила в каждом чеховском «пустячке», но, помимо Чехова, редко кому вполне удавалась…»