Книги, похожие на «Эдвард Бульвер-Литтон, Утопия XIX века. Проекты рая»

«Принимая в соображение, что французов, англичан, не говоря уже о немцах, Шиллер пронял еще сильнее, чем нас, было бы любопытно выследить секрет этого могущества и живучести…»

Знаменитый французский классик Ромен Гари – дважды лауреат Гонкуровской премии. Вторую – за книгу “Вся жизнь впереди”, подписанную псевдонимом Эмиль Ажар, – он принять отказался. А первого и главного своего Гонкура Гари получил за “Корни неба”, едва ли не первый в истории “экологический” роман, вышедший в 1956 году, когда слово “экология” еще было мало кому известно.Местом действия Гари выбрал Африку, где служил во время Второй мировой войны в авиации “Свободной Франции”. Бывший узник нацистского концлагеря по фамилии Морель приезжает в Чад бороться против отстрела слонов. Вскоре у него появляются единомышленники из разных стран, и среди них немецкая девушка Минна, пережившая во время войны насилие и потерю любимого. Видя бесполезность воззваний и петиций, Морель и его сподвижники переходят к действию: нападают на охотников и жгут их плантации. Власти бросают все силы на поимку бунтарей, однако Морель неуловим… Роман, где защита природы постепенно перерастает в защиту человека и его права на существование, полон горечи и невероятного оптимизма.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Подлинной вершиной всего пушкинского цикла являются восьмая и девятая статьи, в которых разбирается «Евгений Онегин». Это до сих пор во многих отношениях – лучшее из всего написанного о романе Пушкина.«Велик подвиг Пушкина, что он первый в своем романе поэтически воспроизвел русское общество того времени и в лице Онегина и Ленского показал его главную, то есть мужскую, сторону; но едва ли не выше подвиг нашего поэта в том, что он первый поэтически воспроизвел, в лице Татьяны, русскую женщину. Мужчина во всех состояниях, во всех слоях русского общества, играет первую роль; но мы не скажем, чтоб женщина играла у нас вторую и низшую роль, потому что она ровно никакой роли не играет. Исключение остается только за высшим кругом, по крайней мере до известной степени. Давно бы пора нам сознаться, что, несмотря на нашу страсть во всем копировать европейские обычаи, несмотря на наши балы с танцами, несмотря на отчаяние славянолюбов, что мы совсем переродились в , несмотря на все это, пора нам, наконец, признаться, что еще и до сих пор мы плохие рыцари, что наше внимание к женщине, наша готовность жить и умереть для нее, до сих пор как-то театральны и отзываются модною светскою фразою, и притом еще не собственно нашего изобретения, а заимствованною…»