Книги, похожие на «Леонид Андреев, Упрямый попугай»

«Шинель», «Нос», «Портрет» и другие «Петербургские повести» Гоголя до сих пор поражают читателя своим разнообразием. Реализм в них тесно переплетается с фантастикой, трагизм – с озорным юмором. Читая и перечитывая их, мы невольно сострадаем жалкому чиновнику Акакию Акакиевичу, с увлечением следим за фантасмагорическими приключениями зажившего собственной жизнью носа, сбежавшего от хозяина, переживаем трагедию художника, обманувшегося в своем «гении чистой красоты», – и снова и снова открываем для себя актуальность Гоголя, как никто умевшего за частным и мелким увидеть вечное и великое.

«. Ну, скажи ж, Машенька, разжилась ли, разбогатела ль ты без меня и скоро ли откроешь свою модную лавочку? Такой пригоженькой и проворной девушке давно бы уж пора из учениц самой в мастерицы!. О сударь! я не довольно знатного происхождения…. Как, чтоб содержать модную лавку?. А вы этим шутите? И тут также на породу смотрят; и если не называешься или мадам ла Брош, или мадам Бошар…»

Мир постепенно сходит с ума. Это маленькое пространство, где люди что-то пропустив, на полном серьезе продолжают двигаться дальше…

Фельетон написан в связи с законопроектом прусского ландтага, направленным на экспроприацию польских земель и на еще большее ущемление гражданских прав поляков в Германии. Решение прусского парламента вызвало протесты мировой общественности. На анкету, которую польский писатель Генрих Сенкевич разослал в разные страны, чтобы выяснить отношение общественности к этому националистическому акту правящей германской верхушки, откликнулись многие деятели мировой культуры. Среди них был и Лев Толстой, который в своем письме, опубликованном во французской газете «Матэн» и перепечатанном в «Одесском обозрении» 15 января 1908 г., охарактеризовал намерения германских властей как «бандитский замысел угнетателей». Совершенно иную реакцию закон прусского ландтага вызвал в черносотенно-шовинистических кругах России.

«Кто не проклинал станционных смотрителей, кто с ними не бранивался? Кто, в минуту гнева, не требовал от них роковой книги, дабы вписать в оную свою бесполезную жалобу на притеснение, грубость и неисправность? Кто не почитает их извергами человеческого рода, равными покойным подьячим или по крайней мере муромским разбойникам?..»