Книги, похожие на «Мольер (Жан-Батист Поклен), Тартюф, или Обманщик. Мизантроп. Лекарь поневоле. Мнимый больной (сборник)»

«Венецианский купец» – суть едва ли не единственный в шекспировском творчестве образец «черного юмора», редчайший случай, когда юмор этот становится временами почти горьким, а временами – едко-саркастичным.

Король Наварры и трое его приближенных дают обет три года посвятить науке, практически не есть, не спать и не видеть женщин. Придворный Бирон критикует обет, считая его неестественным и невыполнимым. Бирон напоминает, что обет не продержится и дня, поскольку с дипломатической миссией к королю приезжает французская принцесса. Король признает, что вынужден нарушить клятву. Издание выполнено по машинописи 1945 года и кое-где мы сохранили правописание оригинала для передачи колорита.

«Пред вами всего только набросок карандашом, маленький экспромт, из которого угодно было королю сделать себе развлечение. Это самый спешный из всех заказов Его Величества: если я скажу, что заказ был получен, исполнен, разучен и поставлен на сцене в течение пяти дней, то это будет вполне согласно с действительностью. Нет надобности предупреждать вас о том, что многое здесь зависит от драматического действия, – вы и сами хорошо знаете, что комедии предназначаются только для сцены, почему я и не советую читать эту вещь тому, кто не обладает глазами, способными при чтении видеть всю игру так, как она происходит в театре. Могу еще прибавить, что было бы желательно, чтоб подобные пьесы давались всегда со всеми теми аксессуарами и прикрасами, с какими они даются в театре короля. Они явились бы вам тогда в гораздо более привлекательном виде. Несомненно, что арии и симфонии несравненного Люлли в соединении с красотой голосов и грацией танцоров создают этим пьесам ту благосклонность публики, без которой им так трудно обойтись…»

«Нужно смотреть на эту пьесу не иначе, как на драматическую историю, которая пользуется всеми выгодами драматического приема: следит за всеми сокровеннейшими движениями души, и в то же время не стесняется пределами театрального представления, не гонится за столь сомнительными выгодами сценической обстановки. Было бы бессмысленным требованием, чтобы в течение трех часов успеть сполна очертить три столь выдающиеся личности, деятельность которых зависит, может быть, от тысячи пружин, точно так, как было бы противоестественно, чтобы три такие личности в течение каких-нибудь суток вполне выяснились бы даже перед проницательнейшим психологом. Здесь действительность представляет такое обилие один за другим следующих фактов, что ее нельзя было втеснить в узкие пределы теории Аристотеля или Батте…»