Книги, похожие на «Варлам Шаламов, Сгущенное молоко»

Константин Воробьев (1919–1975) – советский писатель-классик, яркий представитель «лейтенантской прозы», автор книг «Убиты под Москвой», «Крик», «…И всему роду твоему».Участник обороны Москвы 1941 года, он попал в плен – и прошел через лагеря, в том числе в Саласпилсе, Каунасе и Паневежисе, дважды бежал и в итоге возглавил в Литве «самочинный» партизанский отряд из бывших военнопленных. Повесть «Это мы, Господи!..» – автобиографична, написана в 1943 году, за 30 дней, на чердаке в литовском городе Шауляй, когда возглавляемая Воробьевым группа партизан вынуждена была уйти в подполье. В 1946 году рукопись была предложена журналу «Новый мир», но страшная правда о войне не вписывалась в одобренный «героический» дискурс военной прозы, и автору было отказано; повесть увидела свет лишь в 1986 году, после смерти писателя.Повесть «Вот пришёл великан…» (1971) была замечена сразу. Главный герой объездил полмира матросом на рыболовецком траулере, чтобы исполнить мечту: заработать денег, сесть и написать книгу. Но законченный роман приносит предсказуемые отказы от издательств и… внезапную встречу с главной женщиной его жизни. Но женщина оказывается – замужней, чистая и светлая любовь – беззаконной, а обстоятельства и обывательское ханжество общества – непреодолимыми…

Обещания надо выполнять...

«Я и сам не знал, „что из меня выйдет“ или, вернее, что случится со мной, когда, в лаптях и трепаном пиджаке, подбитом куделью, выехал из Перми „зайцем“ на Пашийские рудники. В этих краях я был впервые. Поэтому я рассуждал так: раз Урал золотоносен, то золотоносен сплошь, и копайся… в огороде, золота будет много. На этом основании, как пошел лесной дорогой на прииски, я в нескольких местах проковырял землю палкой, но там был самый обыкновенный „прах“. Где же самородки?»

«Кругом Васильевского острова далеким морем лежал мир: там была война, потом революция. А в котельной у Трофима Иваныча котел гудел все так же, манометр показывал все те же девять атмосфер. Только уголь пошел другой: был кардиф, теперь – донецкий. Этот крошился, черная пыль залезала всюду, ее было не отмыть ничем. Вот будто эта же черная пыль неприметно обволокла все и дома. Так, снаружи, ничего не изменилось. По-прежнему жили вдвоем, без детей…»