Книги, похожие на «Николай Полевой, Северные Цветы на 1828 год»

«Что бы ни случилось съ русской литературой, какъ бы пышно ни развивалась она, Бѣлинскій всегда будетъ ея гордостью, ея славой, ея украшеніемъ. До сихъ поръ его вліяніе ясно чувствуется на всемъ, что только появляется у насъ прекраснаго и благороднаго; до сихъ поръ каждый изъ лучшихъ нашихъ литературныхъ дѣятелей сознается, что значительной частью своего развитія обязанъ, непосредственно или посредственно, Бѣлинскому. Въ литературныхъ кружкахъ всѣхъ оттѣнковъ едва ли найдется пять-шесть грязныхъ и пошлыхъ личностей, которыя осмѣлятся безъ уваженія произнести его имя…»

«Извѣстное сочиненiе Гервинуса „Шекспиръ“ переводится въ настоящее время на русскiй языкъ г. Тимофеевымъ. Покуда вышелъ первый томъ.Книга Гервинуса, безъ сомнѣнiя, книга весьма почтенная и для нашей критики, которую нельзя обвинить въ глубокомъ знанiи и пониманiи Шекспира, даже весьма полезная. На безлюдьи и Ѳома дворянинъ.Если бы мы желали пѣть въ унисонъ съ нашей многоученой литературой, то мы бы ограничились восторженными похвалами сочиненiю Гервинуса, даже и ту общеизвѣстную истину, что Шекспиръ великiй поэтъ, подтвердили бы цитатой изъ его почтенной книги, – къ несчастiю, мы полагаемъ, что русская мысль имѣетъ право на самостоятельность и потому отнесемся къ труду многоученаго професора критически…»

«Исторія происхожденія „Донъ-Карлоса“ Шиллера весьма поучительна. Если примѣнить къ оцѣнкѣ этого произведенія критерій классическаго единства типа, правило, высказанное Ла-Брюеромъ: "есть только настоящее выраженіе", правило, къ которому примыкаетъ и опредѣленіе Льва Н. Толстого: «въ настоящемъ художественномъ произведеніи… нельзя вынуть одинъ стихъ, одну сцену, одну фигуру… не нарушивъ значенія всего произведенія», – то драму Шиллера отнюдь нельзя причислить къ совершеннымъ созданіямъ искусства: она подвергалась нѣсколькимъ передѣлкамъ такъ же, впрочемъ, какъ и два другія раннія его драматическія произведенія, – «Разбойники» и «Коварство и Любовь»…»

«М. Г.! Я постоянный читатель вашего журнала и постоянно слѣжу за мнѣнiями вашего критика Ап. Ал. Григорьева, гдѣ бы они не появлялись. Я даже „Якорь“, сей мертворожденный „Якорь“, читалъ пока въ немъ участвовалъ г. Григорьевъ.Г. Григорьеву конечно, мы всѣ кой чѣмъ обязаны, ну хоть кой чѣмъ, на прим. хоть правильнымъ взглядомъ на Пушкина и Лермонтова, на комедiю Грибоѣдова. Вѣдь это не совсѣмъ шутка-съ? Его взглядъ на искуство, какъ на дѣло народное, вѣрность и меткость его соображенiй, когда дѣло идетъ о томъ, чтобы опредѣлить органическое-ли произведенiе данное, или искуственное, дѣланное, – все это не мало прельщало меня и находило во мнѣ преданнаго читателя. Но вотъ съ прискорбiемъ я сталъ замѣчать, что онъ уклонился какъ будто въ сторону. Куда-же обратиться, гдѣ высказать свои недоразумѣнiя? Долго я думалъ объ этомъ. Конечно, г. Григорьева только лѣнивый не бранитъ; только лѣнивый не издѣвается надъ нимъ и часто самымъ пошлѣйшимъ образомъ…»