Книги, похожие на «Николай Андреевич Белоголовый, Сергей Боткин. Его жизнь и врачебная деятельность»

«Я познакомился с Михаилом Никифоровичем Катковым в 1839 году, по окончании им курса в Московском университете. Поводом к знакомству послужило мое сотрудничество в двух периодических изданиях А. А. Краевского: „Литературных прибавлениях к Русскому Инвалиду“ (с 1836 г.) и „Отечественных Записках“ с самого начала их появления (в 1839 г.)…»

В 1922 году большевики выслали из СССР около двухсот представителей неугодной им интеллигенции. На борту так называемого «философского парохода» оказался и автор этой книги – астроном, профессор Московского университета Всеволод Викторович Стратонов (1869–1938). В первые годы советской власти Стратонов достиг немалых успехов в роли организатора научных исследований, был в числе основателей первой в России астрофизической обсерватории; из нее потом вырос знаменитый Государственный астрономический институт им. П. К. Штернберга. В то же время Стратонов был непримиримо конфликтным человеком – он не только навлек на себя немилость партии большевиков, но и рассорился со многими коллегами-учеными. Воспоминания Стратонова переносят читателя в разные уголки дореволюционной и раннесоветской России – на Кубань и Кавказ, в Среднюю Азию, в Москву, Тверь, Муром и Петроград. Автор описывает, как учились, сдавали экзамены и бунтовали студенты, как наблюдали звездное небо астрономы и ходили в экспедиции военные топографы и геодезисты, как жили казаки, кавказские горцы и народы Туркестана, как был устроен чиновничий мир на окраинах империи, как свершалась революция и как боролась за высшую школу московская профессура. В мемуарах Стратонова читатель обнаружит не только ценное историческое свидетельство, но и увлекательное повествование.

«…Как бы педагоги и физиологи ни отнеслись к словам моим, я буду настойчиво утверждать: первым впечатлением, сохранившимся в моей памяти, было, что кудрявый, темно-русый мужчина, в светло-синем халате на черном калмыцком меху, подбрасывает меня под потолок, и мне было более страшно, чем приятно. Самые черты лица этого человека твердо врезались мне в память, так что я узнал его двадцать лет спустя, хотя в течение всего этого времени не видал даже его портрета. Этот человек был родной брат матери моей, сын Дармштадтского обер-кригскомиссара Карла Беккера, носивший в России имя Эрнста Карловича, точно так же, как мать моя, до присоединения к православной церкви, носила название Шарлотты Карловны. Но как восприемником ее был родной брат отца моего Петр Неофитович, то мать в православии называлась Елизаветой Петровной. Такое светлое пятно на непроницаемом мраке памяти моей в данное время почти невероятно, так как мне не могло быть более 1 1/2 года от роду. Конечно, я ничего не помню, каким образом дядя Эрнст прибыл к нам в Новоселки и снова уехал в Дармштадт. Точно так же, как память моя до самых слабых сумерков своих находит лики моих родителей и моего крестного отца, дяди Петра Неофитовича, – я не помню времени, когда бы при мне не было крещеной немки Елизаветы Николаевны…»