Книги, похожие на «Дмитрий Васильевич Григорович, Петербургские шарманщики»

«…Шесть коллежских регистраторов и один не имеющий чина сидели в пригородной роще и пьянствовали.Пьянство было шумное, но печальное и грустное. Не видно было ни улыбок, ни радостных телодвижений; не слышно было ни смеха, ни веселого говора… Пахло чем-то похоронным…»

«…По улице столицы мчится вприпрыжку молодой еще человек. Его движенья веселы, бойки; глаза сияют, ухмыляются губы; приятно алеет умиленное лицо… Он весь – довольство и радость…»

«Квасник, лысый, красный, тугопузый, лихо кричит тенором на всю ярмарку…»

Амброза Бирса можно назвать прямым литературным наследником Эдгара Аллана По (которого он считал «величайшим из известных американцев») и предшественником Говарда Лавкрафта. Хлесткие и бескомпромиссные статьи принесли ему славу блестящего публициста и прозвище Беспощадный Бирс (Bitter Bierce), а «Словарь Сатаны» был растаскан на цитаты и признан классикой сатиры ХХ века.Бирс испытывал особый интерес к психологии ужаса и метафизическим загадкам, поэтому его рассказы наполнены таинственными ситуациями с непредсказуемо-ошеломительными развязками, где герои погибают не от выстрела, не от ножа, не от зубов зверя, а от самого страха.

«Этот потешный старичок, по фамилии Фисун, состоял в нашей губернской земской управе архивариусом. Нас, его молодых сослуживцев, все потешало в нем: и то, что он архивариус, и не только не находит смешным это старомодное слово, а, напротив, понимает его очень высоко, и то, что его зовут Фисуном, и даже то, что ему за восемьдесят лет. Он был очень мал ростом, круто гнул свою сухую спинку, носил престранный костюм: длинный базарный пиджак из чего-то серого и громадные солдатские сапоги, в прямые и широкие голенища которых выше колен уходили его тонкие, на ходу качавшиеся ножки. Он очень плохо слышал, – „сего Хвисуна хоть под колокол подводи!“ – говорили управские сторожа, с хохлацкой насмешливостью поглядывали на его большие и всегда холодные восковые уши; он тряс от старости головой, голос имел могильный, рот впалый, и ничего, кроме великой усталости и тупой тоски, не выражали его выцветшие глаза. Прибавьте к этому еще и облезлую смушковую шапку, которую Фисун натягивал на голову ниже ушей, боясь, что в них надует и уж совсем лишит его слуха, прибавьте толстые морщины на сапогах, – фигура-то получится и впрямь потешная. Но мало того, – такой потешной наружности и характер соответствовал потешный…»