Книги, похожие на «Владимир Сергеевич Соловьев, Лермонтов (статья)»

Рецензия интересна тем, что Белинский в ней защищает равнозначность «мыслительного» и «непосредственного» доказательства истины (до этого он отдавал предпочтение первому).«…Всякая истина может доказываться двояким образом: мыслительно и непосредственно. Первый способ требует диалектического развития идеи из самой себя, изложения живого, одушевленного, но и строго логического, последовательного и ясного. Второй способ требует пламенного, увлекающего красноречия, возвышающегося до поэзии, облекающего самые отвлеченные понятия в живые образы или по крайней мере выражающего их в предметной и чувственной очевидности…»

Эта книга внешне относится к жанру литературной критики, точней литературно-философских эссе. Однако автор ставил перед собой несколько другую, более общую задачу: с помощью анализа формы романов Федора Достоевского и Скотта Фитцджеральда выявить в них идейные концепции, выходящие за пределы тех, которыми обычно руководствуются писатели, разрабатывая тот или иной сюжет. В данном случае речь идет об идейных концепциях судеб русской культуры и европейской цивилизации. Или более конкретно: западной идейной концепции времени как процесса «от и до» («Время – вперед!», как гласит название романа В. Катаева) и враждебности ее русскому византийскому культурному сознанию, которому она была насильственно привита петровской реформой.

«Если я начну с того, что г. Островский самый талантливый представитель нашей драматической литературы; если я стану указывать на или на как на перлы русского драматического репертуара, то этим я только повторю общее место, принимаемое почти бесспорно всею русскою публикой…»

«Цензура, с самого присоединения к министерству народного просвещения и её учреждения в нынешнем составе, была всегда одна из тягчайших обязанностей сего министерства и налагала на него самую затруднительную и щекотливую ответственность. Она была занозою и камнем преткновения для многих министров. На наших глазах граф Уваров, оскорбленный и измученный под бременем этих затруднений, оставил министерство. Князь Ширинский-Шихматов, можно сказать, изнемог и умер в борьбе, которую вызвали на него дела, неприятности и столкновения цензурные…»

«Я отнюдь не думаю защищать русскую литературу от нападков г. Мережковского. Напротив, многое я выразил бы гораздо резче, но со многим, конечно, согласиться не могу…»