Книги, похожие на «Федор Иванов, Крестный брод»

Сейчас мне 75 и душа, предчувствуя растворение во времени, пытается сделать порядок и накрыть стол до прихода Гостьи. Всю жизнь я писал математические статьи и книги; с 1973, на английском языке, так как эмигрировал (из Москвы в Париж). Пять из этих книг переведены на русский язык. Но в этой книжке собрана только моя ненаука на русском, т.е. стихи и интервью русско-эмигрантской прессе. Стихи я писал в 1959-1962, просто для себя, и бросил. В 1983 в Париже, под тёплым давлением «Синтаксиса» (Афоня), издал у них сборник «59–62». А в 2013–2014-м опубликовал «73–76» (так как частью по записям тех перво-эмигрантских лет) в «Новой Юности», и затем совсем новые поэмы «Путями времени» и «Brevitas» в «Семь иcкусств».Интервью были (в 1991, 1995–96, 2001 и 2008–09 годах) замечательным людям: писателям Саше Гольдштейну и Ире Солганик, критику Лиле Панн и издателю Ире Врубель-Голубкиной.

Мир современной литературы очень разнообразен. На нашей необъятной литературной планете можно найти авторов любых жанров и направлений. Их творчество по-своему оригинально. Авторы XXI века ежедневно ищут себя через свои произведения. А читателям остаётся лишь отправиться в увлекательное путешествие по литературному миру наших авторов.

«Очередь» – первая опубликованная книга Владимира Сорокина – увидела свет в 1985 году в Париже в издательстве «Синтаксис». В ней, как и в ранних рассказах автора, отчетливо видны черты грядущего эксперимента над русской прозой, в ходе которого традиционные жанры, сюжеты и персонажи подвергнутся радикальной трансформации.В романе, полностью состоящем из прямой речи, очередь – метафора человеческой жизни вообще. Деликатно, не докучая назиданиями – напротив, развлекая приключениями героев, – «Очередь» учит, что для достижения цели почти всегда нужны иные усилия, чем те, что мы прикладываем, да и цель мы никогда не видим ясно. Бесконечный разговор едва знакомых между собой людей неслучайно назван романом: каждая реплика, как в большом прозаическом нарративе, добавляет штрих к портрету эпохи и в то же время повисает в воздухе, принадлежит всем – и никому.