Книги, похожие на «Кнут Гамсун, Голод»

Вторая половина XIX века. Борис, старший из сыновей Сергея Горбатова, более тридцати лет провел «в изгнании»: сначала на каторге, а затем в ссылке. Когда-то он участвовал в декабристском восстании, был замечен на Сенатской площади среди «главных мятежников». Его арестовали, а при обыске обнаружили портфель с бумагами, относящимися к деятельности «общества». Портфель был передан Борису младшим братом, но младший не захотел признаться, а старший почел бесчестным оговорить младшего. И вот итог – Борис принял на себя всю тяжесть наказания, отправлен в Сибирь и лишь теперь возвращается, снова видит родных, знакомится с выросшим в его отсутствие новым поколением Горбатовых. Увы, отношения родственников никак не назовешь безоблачными.Этот роман – четвертая из пяти книг эпопеи «Хроника четырех поколений», рассказывающая о дворянском роде Горбатовых. Через историю одной семьи автор показывает различные периоды российской и мировой истории.

Дебютная повесть молодого писателя, своеобразный творческий манифест. Понятие абсолютной свободы – основной постулат этого манифеста. Героя этой повести судят за убийство, которое он совершил по самой глупой из всех возможных причин. И это правда, которую герой не боится бросить в лицо своим судьям, пойти наперекор всему, забыть обо всех условностях и умереть во имя своих убеждений.

«У него была всего одна молитва, только одна. Раньше он не молился совсем, даже тогда, когда жизнь вырывала из смятенной души крики бессилия и ярости. А теперь, сидя у открытого окна, вечером, когда город зажигает немые, бесчисленные огни, или на пароходной палубе, в час розового предрассветного тумана, или в купе вагона, скользя утомленным взглядом по бархату и позолоте отделки – он молился, молитвой заключая тревожный грохочущий день, полный тоски…»

«…Мнительный по природе Гоголь настолько вдруг упал духом, что, уткнувшись в свой плащ, почти не глядел уже по сторонам. Да правду сказать, и глядеть-то было не на что: от заставы вплоть до Обуховского моста попадались только там да сям убогие, одноэтажные домишки, разделенные между собою длиннейшими заборами и пустырями. Пробивавшийся сквозь замерзшие окна этих домиков скудный свет был единственным уличным освещением, если не считать натурального освещения бесчисленных звезд, все чаще и ярче проступавших в вышине на темном фоне неба…»