Книги, похожие на «Викентий Вересаев, Euthymia»

«У окна моей тихой детской росли сосны, такие прекрасные, такие грустные сосны. Я родился на севере, под серым низким небом, у серых, холодных вод, где краски сумрачны и грустны, где по полугоду звучат унылые пени метелей, где люди хмуры мыслью и крепки, неотходчивы сердцем. Дни моего детства, осененного соснами, текли мирно и были полны самого беззаветного благополучия. Катанье со снежных гор, коньки, прогулки на парусной шлюпке, море и солнце, и сосны, сосны везде, – ах, сколько прелести несли дни детства, какими сказками обвевали они мое сердце. А как негодующе гудели сосны в часы бурь! И какие высокие валы вздымало рассерженное море! И как отрадно было лежать в такие часы среди отдаленного рокота и тягучего гула, в теплой кроватке, под приветливым одеяльцем и тихо засыпать под сказки матушки!..»

Впервые напечатано в «Самарской газете», 1895, номер 139, 2 июля; номер 143, 7 июля, под заглавием: «История с застёжками (Картинка из быта босяков)».Рассказ включался в «Очерки и рассказы», 1898, и во все последующие собрания сочинений М.Горького под заглавием «Дело с застёжками».Написан в 1895 году. Во всех изданиях товарищества «Знание» рассказ датировался 1896 годом. Эта дата исправлена автором на 1895 год при подготовке издания собрания сочинений в 1923 году.Печатается по тексту, подготовленному М.Горьким для собрания сочинений в издании «Книга».

«Лампа бросает на письменный стол, за которым я сижу, ровный и яркий круг света. Все, что вне этого круга, – темно, пусто и безжизненно, все чуждо мне и забыто мною. Весь мир сосредоточился в маленьком, светлом, круглом пространстве, где мне знакомо каждое чернильное пятно, каждая царапина, каждая шероховатость. Больше мне ничего не нужно. Лист бумаги ослепительно бел, и края его резко и прямо рисуются на зеленом сукне. Секунды вечера бегут с кроткой, неторопливой однообразностью, в светлом круге все так просто, ярко, уютно, близко, привычно и мечтательно. Больше мне ничего, ничего не нужно!..»

«Моника Лербье позвонила.– Марьетта, – обратилась она к горничной, – манто!– Какое, мадемуазель?– Голубое. И новую шляпу.– Принести сюда?– Нет, приготовьте в моей комнате…»

«„Если бы трава, солнце и река знали, могли знать, как я люблю эту девушку, – подумал Корвин, стараясь словами выразить невыразимое, проникавшее в него все глубже, по мере того как он, не отрываясь, смотрел на мелькающее среди весенних деревьев платье Лизы, – если б они узнали, – трава сделалась бы гуще и зеленее, солнце – больше, а река – шире“. Он довел эту свою мысль до конца, и ему захотелось отрывистых, проникновенных, случайных, ненадуманных слов, он засмеялся и легко вздрогнул…»