Книги, похожие на «Danil Danko, Две души»

Под «прозрением» обычно подразумевают внезапное просветление мысли, никем заранее не предусмотренное. Однако такому просветлению вполне может соответствовать скачок сознания — по достижении определённого порога знаний и опыта. А также развенчание застывших стереотипов мышления — с новым поворотом к более прогрессивному видению явлений, в их последовательном развитии во времени-пространстве.

Четвертый по счету сборник невероятных житейских и военно-морских историй продолжает славную традицию «Акул из стали» – юмор, ирония, всепобеждающий оптимизм и неожиданно трезвый взгляд на сложные жизненные проблемы. Каждый читатель в этих рассказах найдет что-то свое. Мужчинам и женщинам, не имеющим отношения к воинской службе, эта книга будет не менее интересна, чем настоящим просоленным «морским волкам» и сухопутным пыльным «сапогам». Ведь автор продолжает рассказывать о самом интересном – о людях в различных непростых, но зачастую смешных ситуациях.

Ты знаешь, с кем общаешься в сети на самом деле? А что, если твои друзья не совсем обычные люди, да и не люди вовсе? Демоны и ангелы ближе, чем кажутся. Но, может быть, они не такие плохие персонажи, какими их представляют себе люди? Другая реальность — тоже реальность, в чём убедится Лиза с друзьями, попав в мир Пяти королев.

«Очередь» – первая опубликованная книга Владимира Сорокина – увидела свет в 1985 году в Париже в издательстве «Синтаксис». В ней, как и в ранних рассказах автора, отчетливо видны черты грядущего эксперимента над русской прозой, в ходе которого традиционные жанры, сюжеты и персонажи подвергнутся радикальной трансформации.В романе, полностью состоящем из прямой речи, очередь – метафора человеческой жизни вообще. Деликатно, не докучая назиданиями – напротив, развлекая приключениями героев, – «Очередь» учит, что для достижения цели почти всегда нужны иные усилия, чем те, что мы прикладываем, да и цель мы никогда не видим ясно. Бесконечный разговор едва знакомых между собой людей неслучайно назван романом: каждая реплика, как в большом прозаическом нарративе, добавляет штрих к портрету эпохи и в то же время повисает в воздухе, принадлежит всем – и никому.