Книги, похожие на «Надежда Тэффи, Дон Кихот и тургеневская девушка»

«Софья Петровна, жена нотариуса Лубянцева, красивая молодая женщина, лет двадцати пяти, тихо шла по лесной просеке со своим соседом по даче, присяжным поверенным Ильиным. Был пятый час вечера. Над просекой сгустились белые, пушистые облака; из-под них кое-где проглядывали ярко-голубые клочки неба. Облака стояли неподвижно, точно зацепились за верхушки высоких, старых сосен. Было тихо и душно…»

«Иван Иванович – милейший человек в мире.Но он пускает на призы свояченицу.Ввиду этого, с ним нет возможности разговаривать.О таком странном для каждого человека занятии я узнал неделю тому назад…»

«…Иногда мне кажется: уж не прекрасно ли я выдумал писать также странные мемуары – любовные истории? Если бы я еще был знаменитостью или истории любовные у меня были бы какие-нибудь необыкновенные! А то человек я средний, те, кого я любил и кто меня любил – тоже; да и писание не моя специальность: могу только рассказывать по простоте, было и было…»

Фельетон написан в связи с торжествами в марте – мае 1909 г., посвященными 100-летию со дня рождения Н. В. Гоголя. Главную роль в организации и проведении торжеств играли либерально-буржуазные деятели и декаденты (Д. Мережковский, Ю. Айхенвальд, В. Саводник и др.), которые в юбилейных речах и статьях опошляли и извращали наследие Гоголя, толковали его произведения в религиозно-мистическом духе, провозглашая его поборником монархических устоев.Появление «черта» в фельетоне Воровского можно поставить в связь с выходом книги Д. Мережковского «Гоголь и черт».

«…Дмитрий Петрович Силин кончил курс в университете и служил в Петербурге, но в 30 лет бросил службу и занялся сельским хозяйством. Хозяйство шло у него недурно, но все-таки мне казалось, что он не на своем месте и что хорошо бы он сделал, если бы опять уехал в Петербург. Когда он, загорелый, серый от пыли, замученный работой, встречал меня около ворот или у подъезда и потом за ужином боролся с дремотой, и жена уводила его спать, как ребенка, или когда он, осилив дремоту, начинал своим мягким, душевным, точно умоляющим голосом излагать свои хорошие мысли, то я видел в нем не хозяина и не агронома, а только замученного человека, и мне ясно было, что никакого хозяйства ему не нужно, а нужно, чтоб день прошел – и слава богу…»