Книги, похожие на «Сергей Мезин, Дидро и цивилизация России»

Библиотека проекта «История Российского государства» – это рекомендованные Борисом Акуниным лучшие памятники мировой литературы, в которых отражена биография нашей страны, от самых ее истоков.Воспоминания Софии Шуазёль-Гуфье – фрейлины императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги Александра I и вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, живо рисуют нам ту атмосферу обожания, которую Александр I умел создавать около себя, искусно играя на людских сердцах. «Александр-прельститель» – так можно было бы озаглавить мемуары Шуазёль-Гуфье. Эта сторона личности Александра играла огромную роль в его жизни и в истории его правления, и вот почему мемуары графини, отразившие на себе эту черту, заслуживают внимания тех, кто интересуется русской историей.

Эрик Форд, писатель, публицист и политолог, известен своими расследованиями тайн мировой закулисы. Особый интерес вызывает у него Россия, ее место в мире, борьба за влияние в ней как международных, так и внутренних политических и финансовых группировок.В своей новой книге он рассказывает, как создавалась «империя Путина» – уникальное явление в русской и мировой истории. Правда ли, что приход Путина к власти состоялся с помощью неких могущественных сил, в том числе известного «„Общества Мон Пелерин“, какую роль сыграл в этом еще более известный „Комитет 300“? Каким образом в России столкнулись интересы Ротшильдов и Рокфеллеров, и чью сторону принял Путин? Правда ли, что падение цен на нефть и эпидемия коронавируса стали лишь орудием в разгроме путинской империи, а настоящие причины ее краха более глубокие?Для ответа на эти вопросы автор привлекает огромное количество российских и зарубежных источников, многие из которых до сих пор были недоступны широкому читателю.

«Я нашел такую перетасовку целых партий и лиц, что до сих пор не могу ориентироваться или опознаться, – не могу даже отыскать до сих пор многих моих приятелей. Некоторые из них, которых я отыскивал очутились на высоте недосягаемой, – некоторые, на которых я смотрел до сих пор как на своего брата-прапорщика, теперь глядят почти генералами, так что вселяют даже нечто вроде страха и робости. Вкусы переменились значительно. Что прежде претило, то уже не претит…»

«Да и вообще, не располагал он к тому, повода не давал, чтобы усчитывать его возраст. „Старик Суворин“ – и баста. А какой старик – шестидесятилетний, семидесятилетний, – не все ли равно, раз он неизменчивый, прочный, вечный? Подобно тому, как мы не замечаем течения времени, пока его поток не набежит на порог какого-нибудь свершения, так точно не примечалось старение „старика Суворина“, пока на его пути не обозначилась веха смертельной болезни, указавшая ему поворот к могильному холму…»