Книги, похожие на «Борис Херсонский, Девять»

Я просто спал, обгладывал куриные ножки, кирял, испражнялся, слушал музыку, плакал, иногда появлялся в университете, курил, занимался любовью и что-то читал. А потом появлялись стихи. Усталые, хронические. Они есть моя хроника. А еще у меня есть точка соприкосновения с испанцем Лоркой — мы оба поэты в последнюю очередь. Поэтому, кажется, у моей поэзии есть своё лицо. Местами глупое, чем-то красивое, и точно тревожное.

В настоящий сборник включены лучшие, по мнению автора, стихотворения. Все они написаны в сложное для нашей страны время: период их создания охватывает временной промежуток между двумя веками – 1996–2015 гг. Учитывая, что круг поэтических интересов поэта широк, а его образовательный ценз весьма высок, и он не является так часто встречающимся в последнее время представителем российской глубинки, родившийся и сформировавшийся как личность на уральской земле, ныне – москвич с практически сорокалетним стажем, стихотворные произведения Владимира Данилова представляют значительный интерес для понимания динамики изменения социальной психологии интеллигенции нашей страны.По сути, поэт открывает духовный ландшафт послевоенного поколения, столь мучительно пытающегося определить своё место в новой системе координат, формирование которой происходит в нравственно неопределённые времена. По признанию поэта, он не решился бы на издание этой книги, если бы не был твёрдо уверен в быстром прогрессивном развитии общественных институтов и экономики страны, что, по его мнению, неизбежно приведёт к возрождению национальной культуры и, как следствие, к росту потребности в поэзии.

Латышский поэт Александр Чак (Aleksandrs Čaks, 1901–50) в своих прекрасных стихах почти всегда надевает маску. То грустного клоуна, то жигана из предместий, то денди и плейбоя – завсегдатая клубов… Образ настолько срастается с ним, что мы говорим: «чаковское настроение», «стилизованный под Чака интерьер», «девушки в духе Чака», «бульвары а-ля Чак». Кажется, даже улица Марияс, приняв его имя, стала улицей-чак; башмаки шаг за шагом вышаркивают чакиану.

Не по лжи живу, не славой вящей полнится предсердие моё, я ищу спасенья в настоящем, не хочу для века быть сырьём. Не хочу впадать от жизни в ступор, спрятавшись за ложью кое-как, голос мой — не громогласный рупор, но и не пустяшный лай собак. Мне всегда за правду было больно, ведь давно в России правит ложь. Если и резка я, то невольно, где на всё терпения возьмёшь! Автор.