Книги, похожие на «Борис Херсонский, Девять»

Марина Цветаева – выдающийся русский поэт Серебряного века. Ее исповедальность, эмоциональная напряженность и образный, стремительный, насыщенный смыслами язык оказались созвучны и нынешней эпохе. Уже второе столетие читатель пленен «непобедимыми ритмами» Цветаевой.

В сборник вошли самые популярные стихотворения Цветаевой, включены также известные циклы, посвященные Блоку, Ахматовой, Маяковскому, и поэмы – «Поэма заставы», «Поэма Конца», «Поэма Горы» и «Поэма Лестницы».

В первый полный поэтический сборник автора вошли стихи и переводы разных лет; часть их (в том числе перевод «Ворона» Эдгара По) выходила в сборниках «Стихи и переводы» (Наталис, М., 2001, 78 стр.) и «Homo tardus (Поздний человек)» (Критерион, М., 2009, 59 стр.) и нескольких литературных журналах. Бо́льшая часть переводов из Эмили Дикинсон и других англоязычных поэтов публикуется впервые. Переводы сонетов Шекспира вошли в книгу «Уильям Шекспир. Сонеты» (Литературные памятники, Наука, М., 2016). Книга содержит нецензурную брань.

Книга стихов, басен, стихотворных клипов и романсов, эпиграмм, постов и комментариев на сайте «Эхо Москвы». Ответственная, гражданская позиция — «Нет у России права на войну» — переплетается с любовной лирикой — «и между губ, целуя, утонуть», социальной актуальностью басни — «Муха и IQ» и улыбкой эпиграммы. В клипы (СТИКЛИ) и романсы читатель погружается, не отрываясь от текста, активируя ссылку на Youtube. Книга содержит нецензурную брань.

В книгу вошли стихотворения из шести сборников поэта, прозаика, переводчика, эссеиста Александра Радашкевича, охватывающие почти полвека творчества и представляющие лучшие образцы того уникального явления русской поэзии, которое критики давно и по праву назвали «стилем Радашкевича» и о котором, возможно, лапидарнее других сказал Вальдемар Вебер: «Радашкевич знает: то, что он говорит, не скажет никто, и говорит так, как способен только он один». Эта книга приглашает читателя совершить внутреннее путешествие сквозь города, страны, миры и эпохи, «где кенотаф оплаканных химер алеет в час нечаянных признаний, когда мы ясно смотрим в никуда, чему-то ничему смущенно улыбаясь».